Щекастое личико сына того самого, дающего сконфуженное интервью угодливо «угукающему» корреспонденту местной телерадиокомпании – мол, да, выжил, сам не знаю, как, бог их простит, врачей этих…
Мертвые, пустые глаза фельдшеров, смотрящих на экран, где распинался оправданный убийца.
Уволившаяся сразу после этого врач Таня Мангусова – пришедшая на смену погибшей бригаде.
«Их лечить после этого? ИХ? ИХ, НАДЕЖДА АЛЕКСАНДРОВНА?!»
Минус.
Минус.
Минус….
Надежда Александровна отшвыривает сигарету.
До утра еще далеко – очень далеко.
- НАДЕЖДА АЛЕКСАНДРОВНА! – гулко, раскатисто.
Она идет торопливо обратно в кабинет, берет трубку телефона, что протягивает диспетчер. Гримасой показывает – тот самый!
- ТЫ, С.....А, СЛУШАЙ МЕНЯ СЮДА! – несется из динамика. – ЕСЛИ ТЫ, Б...Ь ТУПАЯ, СЕЙЧАС ЖЕ ВРАЧА НЕ ПРИШЛЕШЬ, Я ТЕБЯ ЖИВЬЕМ В ЗЕМЛЮ ЗАКОПАЮ! СЛЫШИШЬ МЕНЯ, ТЫ?!
Старший врач на миг закрывает глаза. Где-то в другом конце города сейчас Карину сдают приемному отделению психоневрологического диспансера бледные, злые, избегающие смотреть на нее и друг на друга сотрудники седьмой бригады. Дальше – долгая терапия нейролептиками, постановка на учет, прощание с работой на «Скорой помощи», периодический вылет из ремиссии основного заболевания, последующие госпитализации, медленный, страшный ад для дочери – которая сейчас спит в кроватке, не зная, что произошло с мамой.
Послать эту тварь – длинной, долго вынашиваемой, составленной из специальной подобранных слов, тирадой? Заорать, выплеснуть ему в уши все то дерьмо обратно, которое он лил на диспетчера? Пообещать закопать его ответно, куда глубже, с осиновым колом в брюхо и в простату, дабы не наплодил себе подобных?
Добавить еще один минус в худеющий график дежурств подстанции?
- Ваш вызов принят, бригада будет, ждите.
Щелчок, разъединяющий разговор.
Надежда Александровна тяжело дышит, достает баллончик «Астмопента», встряхивает, переворачивает, впивается сухими губами в мундштук, нажимает на выпускной клапан.
Замирает, ожидая, пока ингалированный бета-адреномиметик растечется каплями по глотке.
Это в математике только минус на минус дает плюс. Здесь же, в реальной жизни, на подстанции «Скорой помощи» - эти минусы встраиваются лишь в кресты. В черные, траурные кресты неспасенных человеческих жизней.
Стук в дверь.
- Да... да?
Парень в красной куртке и черной кепке, глаза с отеками, губы трясутся, майка под курткой одета наизнанку.
- П-простите, вы… в-вы доктор?
- Да, что у вас..?
Он, суетясь, распахивает дверь, аккуратно приобнимая женщину, одетую в ночную рубашку, поверх которой накинута здоровенная, в леопардовых пятнах, шуба. Женщина тяжело дышит, лицо бледное, губы вытянуты в тонкую синюю нить.
- Мама вот… упала… руку, кажется, сломала…
От парня ощутимо пахнет алкоголем, по виду судя – поднял с постели крик упавшей матери. Не скандалил, не орал в телефон, молча собрался, намотал на сломанные кости предплечья импровизированную шину из свернутых журналов и шарфа, привел сюда.
Надежда Александровна выпрямляется:
- Лена, карту оформляй, в амбулаторный укладку давай!
Обнимает пострадавшую за плечи.
- Все, сынок, отпускай, дальше я сама. Женщина, со мной… аккуратненько… дойдете?
- Да дойду, куда ж я денусь… - едва слышно отвечает больная. – Вы простите, что мы так поздно…
Станция пуста, все бригады на вызовах. Надежда Александровна молча накладывает шину (парень, покачиваясь, неловко помогает, придерживая, убирая пальцы, когда надо пропустить тур бинта), колет кеторол в плечо, подтягивает руку к шее бинтовой косынкой.
Дверь амбулаторного кабинета открывается.
- Надежда Александровна, шестая вернулась!
- Везите, раз вернулась.
Парень медлит, рука ныряет в карман джинсов, неловко, стесняясь.
- Доктор, я… вот…
Сняв очки, старший врач смотрит на него в упор.
- Зовут тебя как?
- К-кого? Меня? А… Юра. Юра я. Я это…
- Спрячь, Юра. Не надо.
- Да п-почему не н-надо-то?
Врач и фельдшер шестой бригады уже ведут его
мать в машину.
Надежда Александровна крепко сжимает ладонь сына.
- Потому что ты – плюс, Юра. Плюс, понимаешь?
Смотрит молча, пьяно, растерянно моргает. Не понимает.
- Иди, не думай. Иди, говорю! И маму береги!
Сын, оглянувшись, уходит по коридору.
Надежда Александровна прислоняется к косяку двери амбулаторного кабинета.
Зажмуривается.
Хватит минусов. Хватит, Господи, пожалуйста. Потом, если будет твоя воля – плоди их и размножай, пачками, толпами, ордами, поколениями, как пожелаешь.
Ты не вернешь Карину. Не вернешь Ильинского. Не вернешь Альсарову, Керимова, Тигбо, Данилину. Не вернешь дядю Колю. Не вернешь еще сотню тех, кому нет замены и эквивалента.
Дай этой подстанции хоть один плюс.
Или несколько.
Если не будет их – кто будет лечить, отче ты наш? Кто?
Шатаясь, старший врач идет обратно в кабинет.
Надрываясь, звонит телефон.
Тот же номер, по ту сторону трубки ждет тот же голос – беснующийся, злой, ненавидящий. Которому плевать на Юру и его маму, которая стойко терпела боль, пока пешком шла до подстанции через темноту Цветочного бульвара.
- Подстанция скорой помощи номер три, старший врач Васильева, слушаю вас!
Молча слушает ругань.
В голове упрямо бьется: «Минус! Минус! Минус!»
Минус.
Минус….
© Олег Врайтов